Драбблы

[besymie]

Высокого рейтинга драббл у меня вышел только один, но он мне очень нравится. Канонный Исидро раздражает, а вот такой - вполне интересен.
Изначально я пытался написать постельную сцену, но ни порно, ни слеш у меня не выходят.

Название: Тихая гавань для последнего героя на земле
Автор: Шерра...
Бета: Китахара, Laora
Размер: драббл, 970 слов
Пейринг/Персонажи: adult!Исидро/Гатс
Категория: слэш
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: Кто останется, когда всё закончится?

Читать

1.
Однажды Исидро понял, что вырос.
Гатс же постарел: его волосы побелели, как снег, шрамы и не единожды сломанные кости ныли на непогоду, колени хрустели, когда он вставал, а Драконобой пятый год пылился в сарае вместе с проклятыми доспехами.

Это было странно. Исидро привык, что Гатс незыблем, как скала, столь же вечен и надёжен. Силён. Бессмертен. Он – воин, он – герой.

Глядя на свои крепкие руки, полные силы, Исидро ощущал, сколько времени прошло и сколько отметин оставила жизнь на них обоих.

(На самом деле шрамов у него совсем немного – не больше десятка, и все мелкие, почти незаметные. Только один на всё плечо – от скользящего удара Грюнбельда. Этот шрам – предмет его тайной гордости).

2.
Они живут в старой кузнице далеко от деревень и городов. После гибели Гриффита от рук Каски Гатс был сам не свой, бродил из угла в угол, в глазах у него плескались тоска и безумие, и тогда Исидро почти заставил его уйти прочь из разрушенной Фальконии.

(Это было как надеть ошейник на пса и повести его за собой: главное – не сомневаться в себе, не дать повода усомниться ему).

Они пришли к полуразрушенной кузнице и долго разбирали камни, а потом отстроили её заново. Гатс снял доспехи, поставил Драконобой к стене. И с течением лет безумие Чёрного Мечника ослабело, хотя и не сгинуло совсем. Порой он застывал, как изваяние, будто его сковало льдом по рукам и ногам, и смотрел в пустоту, погружённый в себя. Он мог сидеть так дни напролёт, не обращая внимания на холод, голод, нужды тела и мир вокруг. Зверь медленно пожирал его изнутри.
Исидро это злило даже больше, чем последний разговор Гатса с Каской, когда они разругались насмерть, а потом взъерошенная Каска сказала Исидро: «Береги его».

«Ты – единственное, что у него осталось», – додумал он тогда. Потому что с ними больше никто не пошел – все были слишком заняты. Они строили новый мир на обломках старого: охотились за разбежавшимися Апостолами, успокаивали народ, лечили раненых и хоронили мёртвых.

Никому не было дела до Гатса, хотя без него, человека, который ослабил Гриффита, пробил защиту бога на земле, случилось бы новое Сошествие – кровавый пир, красные реки, черные небеса.

Всем было плевать. И только Исидро – нет.

(Только не на Гатса. К демонам мир, к демонам руины, Гатс не должен умереть, кто угодно – только не он).

3.
Он тормошил Гатса, заставляя подниматься утром с постели, требовал себя учить. Он делал всё, чтобы тот не угас, и добился своего. Постаревший, усталый Гатс продолжал жить и всё реже впадал в равнодушное оцепенение. Хотя прошлое и не оставило его, оно больше не подводило к краю, зверь задремал на дне души, чтобы больше не проснуться. Его время ушло.

А Исидро тренировался, тренировался и в один из дней понял, что ему надо уйти. Пройтись по миру, увидеть старых друзей, Апостол задери, просто развеяться. Не смотреть на Гатса, не видеть его безграничную усталость и наступающую старость.

Он бы остался, если бы Гатс попросил. Но Гатс не сказал ничего. Он принёс доспехи – не проклятые, обычные, – и меч, рассказал, что следует делать справному наёмнику.
Всё – негромким, монотонным голосом. Впору обидеться, но Исидро впервые ощутил что-то вроде чувства вины.

(Он почти передумал, но потом плюнул и ушёл ранним утром, когда трава была в росе, как в жемчугах, и плыл по низинам молочный майский туман. Он оглянулся: Гатс вышел на крыльцо и смотрел ему вслед, и от этого стало тепло на душе и немного тоскливо).

4.
Мир был неспокоен, похож на огромный котёл Нганга, в котором варились заживо люди, волшебные твари, духи, демоны, Апостолы, боги. Исидро чувствовал себя как рыба в воде: это была его стихия, то, чем он жил и дышал. Дороги, битвы, где ты сам за себя и никто тебе не друг, и всюду – кровь, пот, искалеченные тела.

После боя – осознание, что ты жив, а все они мертвы, их тела обдерут свои же, сняв всё ценное, и падальщики устроят пиршество, а в конце будет только эта жирная, влажная земля, и кости источат могильные черви, и не будет ни славы, ни памяти.

А ты – ты дышишь, ты смеёшься, и обнимаешь тёплую девку, и задираешь ей платье, суёшь член в её влажную щель и сжимаешь в руках упругие сиськи, ты жив, жив, жив.

Исидро часто гадал: что чувствовал Гатс после боя? Что делал он, о чём думал? Хотелось бы знать.

(Исидро восхищался Гатсом, его восхищение граничило с влюблённостью, когда объект любви прекраснее всего на свете. Он не желал признаваться себе: да, это не просто забота ученика о мастере, младшего о старшем, нет, совсем нет.

Единственное, что могло бы послужить утешением: эта любовь не имела ничего общего с похотью, влечением тела. Исидро любил Гатса, заботился о нём и поддерживал его. И хотел знать, что нужен Гатсу).

5.
Исидро странствовал почти полтора года. Он встретил всех, кто был с ним в путешествиях, увидел, как они изменились. Он говорил с ними и понимал, что время повлияло на их мысли и взгляды. Он сражался и убивал. Кровь заливала его меч по рукоять, а доспехи покрывались вмятинами и царапинами. Исидро видел, как казнили Апостола: со звероподобной твари заживо содрали шкуру, обнажив кровоточащее мясо, сокращающиеся мышцы и желтоватый жир, визг стоял над всей площадью, и люди смотрели, не отрывая взглядов.

Мир изменился. Раньше Апостолы пожирали людей, теперь люди пытали, резали и мучили Апостолов.

Шкуру зверя пригвоздили к стене города в устрашение прочим тварям.

(Исидро был рад, что Гатс не видел этого. Раньше сражения с Апостолами были не казнью, а битвами).

6.
Мир изменился, изменились люди. Исидро понял: всё идёт своим чередом. Он вернулся домой на исходе осени, когда огромные звёзды сияли с небес, и, почуяв донёсшийся с ветром дым, ускорил шаг. Кончился лес, и показалась кузница.

Бесшумно отворилась дверь, и на фоне освещённого проёма появился Гатс. Встал на крыльце, безумно похожий на себя прежнего, на Черного Мечника.

(Исидро так казалось лишь миг, потом наваждение рассеялось, и Гатс стал его Гатсом – седым, постаревшим, усталым. Героем, отошедшим от дел, потому что его время ушло.

«Я вернулся, – сказал ему Исидро и крепко обнял. – Я дома»).